Пепел Марнейи - Страница 76

Заклятие коварное, защищающее сей опус от правки, сгноило мои зубы и кости, навело на меня струпья, лишай и чесотку, развеяло мою энергию таонц и увлекает меня в могилу, аки захлестнутая на вые петля, но я призываю: идите по моей стезе! Ибо успел я изничтожить лишь самое вопиющее, а работы остался край непочатый. Завещаю же вам на пороге смерти: смело беритесь за дело и переправьте сию нужную для истории, но возмутительную писанину в пристойный вид!

Всей душой с вами, Евсетропид, прозванный Умудренным».

Заметка на полях: «После похорон Евсетропида Умудренного не нашлось добровольцев исправлять Свитки Тейзурга, но мы, по решению Верховного Совета Магов, ограничили к ним доступ во избежание повторных инцидентов. Орнейла, Старшая Хранительница Кариштомской библиотеки».

Гаяну приходилось, пробегая глазами текст, сразу же переводить с древнего языка, поэтому чтение шло медленно. Лиум сидела напротив, чинно сложив руки на коленях, и очень внимательно слушала.

Их пустили в одну из библиотечных келий. Волшебная золотисто-оранжевая лампа, добротная деревянная мебель, на столе кувшинчик с холодным травяным чаем и две кружки. Свиток из шелковистого материала цвета слоновой кости исписан черной тушью. Изящный каллиграфический почерк принадлежит Тейзургу, размашистый, с неровными кривыми линиями – цензору-мученику Евсетропиду, мелкий и аккуратный – Старшей Хранительнице. Кожаный футляр, из которого извлекли первый свиток, украшен темными кабошонами, в глубине самоцветов мерцают злые огоньки.

Прервавшись, Гаян отпил из кружки и спросил:

– Вставки Евсетропида Умудренного читать или нет? Если хочешь, буду их пропускать.

– Читай подряд, – решила Лиузама. – Чай, деньги сполна за все уплочены… Пока все вокруг да около, скоро ль про Хальнора-то начнется?

– Да прямо со следующей строчки. Вот, слушай…

«В первый раз я увидел Хальнора за три года до марнейских событий, когда разнес школу Унбарха в Анжайваре. Что бы там ни болтали, это было не беспричинное злодеяние злобного злодея, а ответ на провокации, изрядно мне надоевшие. Унбарховых выкормышей следовало проучить. Да-да, дети, но если недоросли думают, что можно безнаказанно оскорблять могущественнейшего из сонхийских магов, пусть пеняют на тех, кто их этому научил.

Накануне в анжайварской школе был праздник: поставили во дворе чучело «Тейзурга Босомордого» с волосами из мочала, в шелковом женском платье и блестящих побрякушках, закидали всякой дрянью, какая нашлась в хозяйстве, потом сожгли – с воинственными плясками вокруг костра и прочим пристойным весельем.

Готовясь к войне, Унбарх исподволь внушал своим питомцам мысль, что враг не столь страшен, как может показаться. Я, в свою очередь, собирался наглядно продемонстрировать им, что это ошибочная идея. И вовсе я не ставил целью всех там поубивать, как утверждает Унбарх. Произвести как можно больше разрушений, напугать до икоты, чтобы после сниться в кошмарах, отбить охоту на будущее устраивать игрища с моим безответным чучелом – и довольно.

Сверху это гнездо подрастающих героев напоминало засохшую и растрескавшуюся на жаре коровью лепешку. Приземистые бурые постройки с плоскими крышами, закоулки, где двое еле разойдутся, тесные дворики. Вся обстановка ненавязчиво наводит на мысль об аскезе и похвальном единообразии. Снаружи, за воротами, площадь (на ней-то и сожгли «Тейзурга Босомордого»), по окружности – пустое пространство, обнесенное внешней стеной с четырьмя замечательно уродливыми башнями. Пейзаж во вкусе Унбарха: невзрачная, тусклая, нагая холмистая местность – нагота пожилой отшельницы, свидетельствующая об отсутствии желаний и умерщвлении плоти. Глядя на это изо дня в день, приучаешься к идее, что так и должно быть, всегда и везде.

Сторожевые башни начинены заклятиями, сверху эта унылая твердыня также накрыта недурным защитным куполом, поэтому я вышел из Хиалы в зените – и сразу спикировал вниз, на лету ударив по магической преграде и разорвав ее в клочья. Следующий удар – по омерзительным постройкам. Я пребывал в демоническом облике: шипастые крылья, клыки, огонь из пасти, иссиня-черная чешуя и все такое прочее. Когда стены пошли трещинами и потолки порушились, внизу началась беготня. Стрелы, камни, копья и заклятия соскальзывали с моей шкуры, не причиняя вреда, потом я ощутил чувствительный укол и в первый момент даже не разозлился, а удивился. Небольшая ранка под левым крылом, в общем-то пустяк, однако чтобы нанести мне эту ранку, надо было вложить в заклятие незаурядную силу!

Я как раз взмыл ввысь, но определил, откуда оно прилетело, и, мигом зарастив царапину, обрушился на противников. Я собирался размазать их по плитам убогого хозяйственного дворика «в назидание остальным», как любит выражаться Унбарх. Ибо оставить в его распоряжении адепта, способного достать меня даже в этом виде – сами понимаете, почтеннейшие и беспристрастнейшие, сие было бы недальновидно.

В этом дрянном дворике находилось трое учеников тринадцати-пятнадцати лет, два старых раба (один в обмороке) и обделавшийся с перепугу маг-наставник. Я использовал заклятие «воздушный камень» ради двоякого результата: чтобы одним махом раздавить всю компанию всмятку и защититься от увесистого фрагмента восточной башни, который летел в мою сторону, словно выпущенный из гигантской пращи. Насчет башни-снаряда – решение оригинальное, спору нет, но жертвовать в сиюминутных целях единством архитектурного ансамбля… Хотя было бы там, чем жертвовать!