Пепел Марнейи - Страница 67

Всеядные тролли трескали все подряд – краденых овец, собак, грызунов, змей, обрывали стручки несъедобного для людей тролльего горошка, выдирали из земли, если попадалась, степную репу.

Тибор до сих пор не разобрался, как надо обращаться с Рисом. И до сих пор не понял, человек ли он. Человеческое самолюбие у него, похоже, отсутствовало, зато с лихвой было кошачьей гордости. Именно кошачьей: пока я согласен на ваше общество, но если захочу – уйду. Он мог стерпеть затрещину или пощечину (хотя после того раза на берегу Тибор больше не бил его по лицу), и в то же время в нем не было ни приниженности, ни покорности.

Подчинялся он потому, что сам так решил. Другой вопрос, что будет, если он вдруг передумает. Пожалуй, Тибор не смог бы его сломать. Убить – запросто, одним мизинцем, но то, что скрывается под этой хрупкой и на первый взгляд жалкой оболочкой, недоступно для давления. Не каменная стенка, а, скорее, вода, по которой бей не бей, она все равно течет, куда ей надо.

По крайней мере, с его тренировками мороки оказалось меньше, чем можно было опасаться: на деле парнишка был не таким дохлым, как выглядел. Тощий – да, но при этом жилистый, ловкий и быстрый. Растущий организм приспособился к хроническому недоеданию и не увеличивал массу тела сверх необходимого, однако то, что имелось в наличии, использовалось целиком. Оставалось кормить его мясом краденых баранов, чтобы набрался сил, и обучать тонкостям боя на ножах, на мечах (легких, естественно), метанию дротиков, стрельбе из лука и арбалета, хитростям нападения из засады. Рис учился с мрачноватым упорством, но иногда после тренировки надолго задумывался, сцепив пальцы на остром колене и уставившись в однообразную и блеклую рыжевато-зеленую даль, как будто его взгляд прилипал к холмистому горизонту.

– О чем размышляешь? – поинтересовался однажды Тибор, присев рядом.

Такой вопрос мальчишка вполне мог проигнорировать, но в этот раз ответил:

– Не знаю, хватит всего этого или нет, чтобы наверняка его убить. Каждый день – чья-то мучительная и бессмысленная смерть. Мы должны его прикончить. Должны – то есть должны по-настоящему.

Последнюю фразу он произнес так, что мурашки по коже поползли. Тибор всегда утверждал, и вслух, и про себя, что он никому ничего не должен. А теперь это, выходит, в прошлом. Теперь должен, потому что связался с Рисом.

Почти машинально влепил подзатыльник – не сильный, чтобы не выбить невзначай его странные мозги – и, желая как-то оправдать это необязательное рукоприкладство, наставительно произнес:

– Если хочешь победить врага, не позволяй сомнениям сбивать тебя с пути.

– Гонбер не враг, – на мгновение Рис презрительно скривился под своим сквозистым волосяным занавесом. – Много для него чести. Враг у меня другой – тот, который бросил в меня ножом и не попал. С ним можно было разговаривать, но если мы встретимся, мы опять будем врагами. А Гонбер хуже любого врага, это просто вредный нарост, который надо уничтожить без остатка. Выжечь синим пламенем, выбросить туда, откуда не возвращаются, и я не знаю, что для этого надо сделать.

– Сходите к оракулу, – прогудел Мунсырех.

Он подошел сзади, тяжело ступая по сухой, как камень, глинистой земле, и остановился над ними, накрыв обоих своей тенью.

– К какому еще оракулу? – спросил Тибор, поглядев снизу вверх на увешанную амулетами чешуйчатую громадину.

– К тажебскому. Ты слыхал о нем.

– Тогда придется еще дальше на юг завернуть.

– А нам есть разница, в какую сторону кочевать? Прокорм везде найдем.

Тибор признал, что разницы никакой, а Рису и вовсе было все равно. На дорогу потратили две дюжины дней. Когда скудную поросль пустошей сменили поля, огороды и виноградники – яркие лоскутья всех оттенков зеленого на вздымающихся впереди холмах, – тролли встали лагерем в перелеске, а Тибор сходил до ближайшей деревни и сторговал двух лошадей. Потом они с Рисом искупались в речке и переоделись. Молодой дворянин из ругардийской провинции в сопровождении доверенного слуги. Рис загорел, от болезненной бледности следа не осталось. Шляп он не признавал, и его длинные патлы выгорели на солнце, почему-то чересполосицей – более светлые и более темные пряди вперемежку. Тибор велел ему стянуть эту красоту кожаным ремешком на затылке, объяснив:

– Характерная шевелюра тебя выдаст. Не стоит совать башку в петлю. Хоть и далеко от Ругарды забрались, у герцога с Лормой везде есть глаза и уши.

С новой прической Рис выглядел неброско. Невзрачное узкое лицо, тонкая шея, настороженный взгляд. Для пущей неузнаваемости челку он зачесал назад, закрепил маслом для волос, которое завалялось у Тибора, и теперь чувствовал себя не то чтобы очень уверенно.

– Постарайся держаться надменно. Ты захудалый аристократ, я – что-то вроде старого егеря, скорее телохранитель, чем камердинер. В Саргафе, Баракосе и Ругарде говорят на похожих языках, но различия есть, поэтому смело делай вид, что ни бельмеса не понимаешь. Общий смысл сказанного ты, скорее всего, будешь улавливать. Я саргафский знаю, если что, переведу.

Ездить верхом Рис не умел, да и где ему было научиться? Тибор мысленно обругал себя олухом, мог бы спохватиться и пораньше. Спасибо, крестьянская лошадь оказалась смирной, и приноровился парень достаточно быстро – сказалась его природная ловкость.

Тажеб – приплюснутые дома из обожженного и необожженного кирпича, огромный рынок, тенистые каменные дебри старых храмов, в одном из которых обитает знаменитый оракул. Резкие, острые, дразнящие запахи, совсем не те, что в Эонхо.