Пепел Марнейи - Страница 19

К оглавлению

19

Громовой голос барда заполнял трактирный зал от пола до потолка, свивался в могучие кольца, как удав в тесной клетке. Гаян подумал: если у кого и есть шансы докричаться до Проклятого Стража, то это, безусловно, Айвар… При условии, что результат зависит от громкости.

А Лиузама сидела, не шевелясь, поставив локти на стол, сцепив и стиснув пальцы, по ее щекам катились слезы, голубые глаза блестели, как дождливое весеннее небо. Катарсис. Когда он на нее взглянул, слово само пришло на ум. Она следила за развитием сюжета, сопереживала изо всех сил, и не было ей дела до того, что исполнитель напрочь лишен слуха.

Когда этот кошмар закончился, она велела Гаяну достать кошель и щедро вознаградила песнопевца. Остальную публику это повергло в шок, да и самого Айвара, кажется, тоже: не привык он к такой реакции на свое горлодерство.

Тем же вечером коляска, запряженная парой костлявых белых кляч, завезла их в глубину старинных кварталов, благоухающего специями и собачьей мочой, и высадила на полпути до цели. Дальше начиналась такая теснота, что экипаж в лучшем случае не проедет, в худшем – намертво застрянет между заплесневелыми стенами противостоящих домов.

Пешее путешествие по узким улочкам, словно по коридорам необъятного трущобного дворца. Наверху – полоска лиловеющего неба, захваченный с собой фонарь озаряет трещины на волглой штукатурке и дощатый настил под ногами. В заброшенных домах что-то шуршит, поскрипывает, копошится, вокруг фонаря вьются мотыльки – слетелось целое облако. Местами что-нибудь преграждает дорогу: прислоненная наискось доска, груда глиняных черепков или костей, нарисованный углем знак дурного пути, через который лучше не переступать.

Когда начался массовый исход с острова Ивархо, большинство здешних обитателей перебралось в дома получше, а гадатель остался жить в опустевшем квартале. Он был очень стар и худ, ходячие мощи. Взяв деревянный амулет Кевриса, ушел с ним за ширму, увешанную амулетами. Лиузама сидела серьезная, сложив руки на коленях, с тревогой смотрела на сплетенные из травы фигурки и дырявые плоские камушки, подвешенные на нитках.

– Жив твой братец, – сообщил старик, вернувшись, и она не то застонала, не то коротко засмеялась от облегчения. – Он на земле, которая лежит за морем, в той стороне, где заходит солнце, в большом недобром городе с серебряными куполами и крышами.

– Я его найду?

– Или найдешь, или нет. Если будешь хорошо искать, повстречаетесь. Не печалься, самое главное ты для него сделаешь.

– Самое главное – это что?

– То, что для него важнее всего остального, важнее жизни и смерти.

Обеспокоенно нахмурившись, она медленно повторила:

– Важнее жизни и смерти… Ему что-то грозит?

– Каждому что-нибудь угрожает. Твоему брату не суждена долгая жизнь. Больше ничего не открылось, не обессудь, госпожа.

Когда вышли в пахучую лиловую путаницу необитаемых улочек, Лиузама разревелась и, пока пробирались обратно, никак не могла успокоиться. Гаян тоже пребывал в кислом расположении духа. Ага, «большой недобрый город с серебряными куполами и крышами»… Он знал только один город, подходящий под это описание. Ему, конечно, хотелось убраться с Ивархо, позарез хотелось, но если бы его поставили перед выбором: Ивархо или Эонхо, – еще неизвестно, что бы он выбрал.

– Что дальше? – поинтересовался он, когда его нанимательница перестала всхлипывать. – Плывем на материк или остаемся тут?

– Плывем, чего же еще, – Лиум решительно утерла рукавом заплаканное лицо. – Разве непонятно? Мы должны поскорее найти Кеви и сделать для него самое главное.

Глава 2
Охота в Эонхо

Этой ночью Рису опять приснился Мост-через-Бесконечность.

Ажурное творение из звенящего звездного серебра, пронзающее пространства и бездны, которые не с чем сравнивать и почти невозможно вообразить. Как и в прошлые два раза, эмоции, сопутствующие этой картинке, по своей силе не уступали жерновам, способным стереть в порошок и не такую мелочь, как сознание мальчишки, заблудившегося в лабиринте сновидений. Сначала – бешеное торжество: он все-таки это сделал, прорвался, ушел (от чего или от кого?), потом – беспредельная цепенящая тоска: это навсегда, обратного пути нет. Как только истерзанный кусок плоти, который совсем недавно был его телом, умрет окончательно, последняя ниточка оборвется, и он останется здесь навечно, вмороженный в пустоты Бесконечности. Он тонул в беспросветных водах этой тоски, и когда его наконец-то выбрасывало в явь, в холодную комнату с переливчатыми стенами, тюфяком в углу и пасмурным небом за окном, всхлипывал от облегчения.

Вначале это серебряное диво ему понравилось: во-первых, красотища, во-вторых, во сне он уходил по Мосту оттуда, где с ним должно было произойти что-то нехорошее, и по этому поводу радовался. А потом осознал – уже ничего не переиграть, тогда и нахлынула душераздирающая тоска.

В следующий раз Рис понял, что Мост всецело принадлежит ему: он его не то построил, не то сплел из звездных лучей и зачарованных нитей звездного серебра. Высшая магия, между прочим, и ему бы возгордиться, а он опять сорвался в омут леденящей тоски.

А сегодня он увидел у подножия Моста хрустальный гроб.

Рис помотал головой, надеясь вытряхнуть клочья приснившегося серебряного кошмара. Нашарив под тюфяком обломок гребня, расчесал волосы. Если убрать их назад, он чувствовал себя до противного уязвимым, а так – словно залег в траве, между тобой и врагами – путаница стеблей… Он понимал, что это иллюзия, и все равно падающие на лицо космы обеспечивали ему толику уверенности в себе.

19